Карабанов зашептал мне на ухо:
— Брешет. Я этого дядька знаю… Вы не с Сторожевого?
— Эге ж, с Сторожевого. А ты ж що ж тут? А чи ты не Семен Карабан? Панаса сынок?
— Так как же! — обрадовался Семен. — Так вы ж Омельченко? Мабудь, боитесь, що отберут? Ага ж?
— Та оно и то, шо отобрать могут, да и сына женить же…
— КА хиба ваш сын доси не в банде?
— Що вы, Христос з вами!..
Семен принял на себя руководство всей операцией. Он долго беседовал с хозяином возле морд лошадей, они друг другу кивали головами, хлопали по плечам и локтям. Семен имел вид настоящего хозяина, и было видно, что и Омельченко относится к нему, как к человеку понимающему.
Через полчаса Семен открыл секретное совещание на крыльце у Калины Ивановича. На совещании присутствовали я, Калина Иванович, Карабанов, Бурун, Задоров, Братченко и еще двое-трое старших колонистов. Остальные в это время стояли вокруг жатки и молчаливо поражались тому, что на свете у некоторых людей существует такое механическое счастье.
Семен обьяснил, что дядька хочет за жатку получить коня, что в Сторожевом будут производить учет машин и хозяин боится, что отберут даром, а коня не отберут, потому что он женит сына.
— Може, и правда, а може, и нет, не наше дело, — сказал Задоров, а жатку нужно взять. Сегодня и в поле пустим.
— Какого же ты коня отдашь? — спросил Антон. — Малыш и Бандитка никуда не годятся, Рыжего, что ли, отдашь?
— Да хоть бы и Рыжего, — сказал Задоров. — Это же жатка!
— Рыжего? А ты это вид…
Карабанов перебил горячего Антона:
— Нет, Рыжего ж, конечно, нельзя отдавать. Один конь в колонии, на что Рыжего? Давайте дадим Зверя. Конь видный и на племя еще годится.
Семен хитро глянул на Калину Ивановича.
Калина Иванович даже не ответил Семену. Выбил трубку о ступеньку крыльца, поднялся:
— некогда мне с вами глупостями заниматься.
И ушел в свою квартиру.
Семен проводил его прищуренным глазом и зашептал:
— Серьезно, Антон Семенович, отдавайте Зверя. Все перемелется, а жатка у нас будет.
— Посадят.
— Кого?… Вас? Да никогда в жизни! Жатка ж дороже коня стоит. Пускай РКИ возьмет вместо Зверя жатку. Что ему, не все равно? Никакого же убытка, а мы успеем с хлебом. Все равно же от Зверя никакого толку…
Задоров увлекательно рассмеялся:
— Вот история! А в самом деле!..
Бурун молчал и, улыбаясь, шевелил у рта житным колосом.
Антон с сияющими глазами смеялся:
— Вот будет потеха, если РКИ жатку в фаэтон запряжет… вместо Зверя.
Ребята смотрели на меня горящими глазами.
— Ну, решайте, Антон Семенович… рейшайте, ничего нет страшного. Если и посадят,то не больше как на неделю.
Бурун, наконец, сделался серьезным и сказал:
— Как ни крути, а отдавать жеребца нужно. Иначе нас все дураками назовут. И РКИ назовет.
Я посмотрел на Буруна и сказал просто:
— Верно! Выводи, Антон, жеребца!
Все бросились к конюшне.
Хозяину Зверь понравился. Калина Иванович дергал меня за рукав и говорил шепотом:
— Чи ты сказывся? Што, тебе жизнь надоела? Та хай она сказыться и колония, и жито… Чего ты лезешь?
— Брось, Калина… Все равно. Будем жать жаткой.
Через час хозяин уехал с Зверем. А еще через два часа в колонию приехал Черненко и увидел во дворе жатку.
— О молодцы! Где это вы выдрали такую прелесть?
Хлопцы вдруг затихли, как перед грозой. Я с тоской посмотрел на Черненко и сказал:
— Случайно удалось.
Антон хлопнул в ладоши и подпрыгнул:
— Выдрали чи не выдрали, товарищ Черненко, а жатка есть. Хотите сегодня поработать?
— На жатке?
— На жатке.
— Идет, вспомним старину!… А ну, давай ее проверим.
Черненко с ребятами до начала праздника возился с жаткой: смазывали, чистили, что-то прилаживали, проверяли.
На празднике после первого торжественного момента Черненко сам залез на жатку и застрекотал по полю. Карабанов давился от смеха и кричал на все поле:
— От! Хозяина сразу видно.
Завхоз РКИ ходил по полю и приставал ко всем:
— А что это Зверя не видно? Где Зверь?
Антон показывал кнутом на восток:
— Зверь во второй колонии. Там завтра жито жать будем, пусть отдохнет.
В лесу были накрыты столы. За торжественным обедом ребята усадили Черненко, угощали пирогами и борщом и занимали разговорами.
— Это вы славно устроили: жатку.
— Правда ж, добре?
— Добре, добре.
— А что лучше, товарищ Черненко, конь или жатка? — стреляет глазами по всему фронту Братченко.
— Ну, это разно сказать можно. Смотря какой конь.
— Ну вот, например, если такой конь, как Зверь?
Завхоз РКИ опустил ложку и тревожно задвигал ушами. Карабанов вдруг прыснул и спрятал голову под стол. За ним в припадке смеха зашатались за столом хлопцы. Завхоз вскочил и давай оглядываться по лесу, как будто помощи ищет. А Черненко ничего не понимает:
— Чего это они? А разве Зверь — плохой конь?
— Мы променяли Зверя на жатку, сегодня променяли, — сказал я отнюдь без всякого смеха.
Завхоз повалился на лавку, а Черненко и рот разинул. Все притихли.
— Променяли на жатку? — пробормотал Черненко на завхоза.
Обиженный завхоз вылез из-за стола.
— Мальчишеское нахальство, и больше ничего. Хулиганство, своеволие…
Черненко вдруг радостно улыбнулся:
— Ах, сукины сыны! В самом деле? Что же с жаткой будем делать?
— Ну что же, у нас договор: пятикратный размер убытков, — жестоко пилил завхоз.
— Брось! — сказал Черненко с неприязнью. — Ты на такую вещь не способен.
— Я?
— Вот именно, неспособен, а поэтому закройся. А вот они способны. Им нужно жать, так они знают, что хлеб дороже твоих пятикратных, понимаешь? А что они нас с тобой не боятся, так это тоже хорошо. Одним словом, мы им жатку сегодня дарим.